Действие романа Нессы Рапопорт «Ева», вышедшего в издательстве «Книжники», разворачивается в течение семи дней. (Говорю это лишь для того, чтобы нагло упомянуть свой первый роман с говорящим названием «Шесть дней», который, тем более, тематически и интонационно очень близок этому тексту).

Главной героине, Еве, 35 лет. Она филолог – и здесь могло бы быть отступление о том, что все чаще героинями «качественной» литературы становятся писатели и филологи, и таким образом литература как бы замыкается сама на себе. Так вот, девушка не слишком успешна, у нее не очень устроенная жизнь, ей вечно не хватает денег, а в отношениях со своим давним любовником она никак не может до конца разобраться.

У меня нет никаких ценных вещей. Я ношу одну и ту же черную одежду в несколько слоев в разных сочетаниях и столько раз переезжала с квартиры на квартиру, что даже на двух руках не хватит пальцев их пересчитать. Но я до сих пор храню записки, которые получила во втором классе, открытки от людей, чьих имен я не помню, медицинские выписки с личными примечаниями врачей — любое словесное воплощение моей жизни.

Ева возвращается из Нью-Йорка на родину, в Торонто, на похороны старшей сестры. Тэм, в отличие от нее, как раз была очень успешна. Ведущая на местном телевидении, красотка, она всегда знала, чего хочет, и умела добиваться поставленных целей. Карьера, муж, дети, круг друзей – она была практически идеальным человеком и идеальной дочерью для своих родителей. А потом у нее обнаружили неизлечимый рак, который оставил ей всего пару лет жизни.

Тэм, по праву старшей сестры, всегда пыталась поучать несобранную Еву, а та постоянно отшучивалась, уходя от открытого конфликта. Но в самые последние дни они все же не сдержались и сильно поссорились, так что именно ссора стала последним разговором сестер, которые, в общем-то, очень сильно друг друга любили.

Думая об этом, Тэм проводит семь траурных дней в доме матери. Она находится в постоянном диалоге не только с родственниками, с людьми из своего прошлого – с первой любовью, например, – но и с Тэм. Мысленно она возражает ей, соглашается, извиняется. И вдруг узнает, что ее идеальная сестра была не совсем такой, какой ее все представляли. По портрету Тэм, сохраненному в памяти, пробегает тень, как рябь по воде. И с этим Еве тоже предстоит смириться и научиться жить.

Несмотря на тему, небольшой роман Рапопорт читается легко, его можно прочесть за пару вечеров. Писательница удивительно точно выбирает интонацию для разговора о прощании с близким человеком, текст пронизан не столько чувством непоправимой трагедии, сколько той самой светлой грустью, о которой мы так часто слышим, но которую так трудно передать в книге. Воспоминания Евы о сестре и детстве понятны и близки, тут и там по тексту рассыпаны неловкие сцены из прошлого, какие-то шутки, истории.

Именно Тэм рассказала мне про развод. Родители не знали, как сообщить нам эту новость, и обсуждали это так часто и на повышенных тонах, что Тэм сумела разобраться, в чем дело.
— Сделай вид, что удивлена, — велела она мне, — но не настолько, чтобы они решили, что ты глупая.

И все же роман хорош не только тем, как писательница работает с темой прощания (и прощения, кстати). Это очень теплая книга – прошу простить за такие банальные слова. В ней так много любовно описанного домашнего быта, бережно собранных моментов детства, что читателю легко перейти от воспоминаний героини к своим собственным воспоминаниям. И почувствовать себя дома. Именно поэтому мне хочется порекомендовать ее всем уехавшим – книга Рапопорт легко позволяет почувствовать себя на своем месте, а этого, кажется, многим сейчас не хватает.

Ну и, да, последние страницы романа блестяще написаны, читая их, невозможно не испытывать внутреннего волнения – так сильно ты вместе с героиней не хочешь признавать, что случившееся – все-таки случилось, что этого не никак исправить, и все, что ты можешь – это жить дальше.

Смотрите какая новинка у Inspiria - "Нечестивцы" аргентинки Агустины Бастеррики!

Пару лет назад все обсуждали ее же книгу "Особое мясо", которая выходила в Поляндрии.

Аннотация

Привычный нам мир изменился — климатические кризисы, отключение электричества и войны за воду практически стерли с лица земли флору и фауну, которая теперь выродилась в уродливые формы. Некоторые выжившие женщины спасаются в заброшенном монастыре, где их приютила религиозная секта. Главная героиня пишет дневник, тайно, используя в качестве чернил ядовитые ягоды, уголь или кровь. Она хочет, чтобы нашедший ее записи узнал, что происходило за этими стенами: пытки, жертвоприношения и жестокие церемонии, подающиеся как путь к спасению. Руководит всем этим сестра-настоятельница, выше которой в иерархии только "Он", таинственная фигура, управляющая всеми. Роман погружает читателя в мрачную реальность, где правит диктат лживого и жестокого бога, который можно разрушить лишь обретя давно позабытые чувства — сострадание и доверие к ближним.

Читаю одну классную японскую книжку (потом расскажу подробней) о журналистке, которая пытается взять интервью у девушки, убившей пару своих ухажеров. Главная особенность преступницы в том, что она притягивала мужчин не красотой и белоснежной кожей, а умением готовить и своей «женственностью». И вот в процессе работы над материалом главная героиня сама начала готовить (и искать в ресторанах) вкусную еду, так что скоро набрала пару килограммов.

Об этом - то есть о том, что она поправилась - героине бесцеремонно сообщил ее любовник, с которым они не то чтобы часто видятся, да и свадьбу вроде бы не планируют. И хотя героине это неприятно (ну, блин, еще бы!), но не то чтобы она считает такое замечание удивительным, диким, из ряда вон выходящим (как считаю я).

И мне вот интересно - а ситуация с таким «замечанием» воспринималась бы девушкой в России так же, как в Японии, или все же у нас есть общественный консенсус, что это все жесть какая-то?

Иногда сидишь дома и думаешь - ну почему все так сложно и ничего вообще не просто. А ведь могло бы быть просто ну хоть что-нибудь в моей жизни (хотя бы запись на УЗИ не была бы квестом, о большем не прошу!). Но потом выходишь на улицу, а там такая красивая осень в Буэнос-Айресе. Очень люблю этот город с его кварталами, пыхтящими автобусами, кафе, лавками со всякой снедью и с неоновыми вывесками.

Прошедшие выходные были первыми за полгода, когда мне ничего не нужно было делать по работе, когда я никому ничего не был должен, слава тебе господи, а в будни у меня даже появилась пара свободных часов, чтобы ходить разбираться с бытовыми вопросами, пить кофе и просто сидеть, пялясь в стену на аргентинскую осень.

Надо сказать, та еще пытка – как говорил Патрик Стар из «Губки Боба», ничего не делать – это очень сложно, вот вы сами попробуйте. Даже ему сложно, а он ведь мастер в этом занятии! Что уж говорить обо мне. Мое тотемное животное – Белый кролик из Алисы, с той лишь разницей, что я хоть и вечно тороплюсь, но что-то даже успеваю.

Так вот, когда на шестой свободной минуте я начинаю ругать себя за безделье, ведь столько полезных дел еще можно сделать и столько денежек еще не заработано, поток самобичевания останавливает одно: на последний большой проект я согласился в январе аккурат в утро перед операцией.

То есть буквально – пишет мне N. с предложением: блин, вот так и так, не хочешь присоединиться? Будет очень интересно и ничего непонятно!

Я, убирая вещи в шкафчик при операционной и читая сообщение в прямом смысле одним глазом, говорю – ну конечно, это же прекрасная идея, ровно то, что мне сейчас нужно. Завтра созвонимся, только я буду в солнечных очках.

После воспоминания об этом становится проще еще хотя бы минут 10 ничего не делать. (Потом, конечно, внутренний диалог повторяется).

Сто лет назад, когда вокруг меня были большие российские деревья, а не аргентинские, я работал в Storytel и делал самый лучший в мире блог про книжки (его архив, напомню, и сейчас доступен, но под другим названием Storyport). Так вот, там я один отвечал примерно за все на свете. В какой-то момент мы с коллегами поняли, что без помощи с аналитикой, конверсиями, позиционированием, креативами и всем прочим не обойтись. За тотальной ревизией этого добра мы обратились в агентство «Палиндром» и ребята действительно помогли во всем разобраться и навести порядок в куче вопросов.

Поэтому, когда мне недавно сказали, что они делают мероприятие для людей из креативной индустрии, я подумал, что это должно быть, во-первых, интересно, а во-вторых, полезно.

Итак, 18 мая «Палиндром», «Фейк» и «Лайфхакер» проведут онлайн-митап для креаторов «Креокамера». Спикеры — опытные эксперты из индустрии, а ведущий — CEO «Палиндрома» Родион Скрябин.

Любой желающий может выполнить задание от организаторов митапа и запитчить свою идею. За это можно получить призы: классный мерч, личные консультации со спикерами и сертификат в настоящую (!) криокамеру, где я, например, никогда не был. А тем, кто справится лучше всех, предложат сотрудничество (то есть работу) — сам я специально не проверял, но наслышан, что у ребят много классных проектов.

В общем, вот бот, где можно зарегистрироваться на мероприятие, получить задания и отправить резюме. А здесь — программа митапа под кодовым названием «Креокамера».

Enjoy, как говорится!

Иногда мне кажется, что я проклят. И дом, в котором я живу, тоже проклят. И так как дом, в отличие от меня, новый, то, скорее всего, это мое проклятие передалось ему, а не наоборот. Иначе мне трудно объяснить происходящее.

Вот, например, лифт. После нашего заезда – то есть за год – он ломался столько раз, что запоминаться стали лишь самые эпичные случаи. Как, например, когда я после свадьбы застрял в нем с гостями, поехав их провожать. Свет выключился, лифт опустился ниже уровня первого этажа, так что когда каким-то чудом его расколдовали, я спотыкнулся об образовавшийся порог и рухнул прямо в ноги нашему соседу – бородатому юристу – со словами буэнос ночес, сеньор. Потом все в том же лифте (как ни странно) мы с Сережей застряли, возвращаясь домой с новостями про мой правый глаз. И когда мы на следующий день ехали на операцию мы тоже в нем застряли, потому что ну а как иначе: с 8 этажа до первого мне лучше было не прыгать по лестнице в том состоянии.

В это воскресенье он сломался опять. За пару дней на лифт приходило посмотреть 3 (три!) разные ремонтные бригады. Последняя из них так упорно кряхтела под моей дверью и звенела инструментами, часов эдак пять, что я уже хотел выйти и сказать – послушайте, бросьте это дело, нашему лифту не ремонтники нужны, а, не знаю, священник там какой или экзорцист. Человеческая магия здесь бессильна, сдайтесь, оставь надежду всяк входящий.

Или вот стена прямо в нашей спальне. Я не знаю, из чего конкретно здесь строят дома, но бывает, что из чего-то не очень хорошего. И поэтому после длительных дождей в определенном месте в спальне у нас образовалось пятно – аккурат по центру стены. Даже не то что пятно, а такой как бы темный бублик, знаете, как символ в «Звонке». Образовалось пятно еще в прошлом сентябре, мы до сих пор не умерли, так что до конца предсказанье пока не сработало, но от темного бублика избавиться все равно хочется. Краска, конечно, не помогает - пятно всегда к нам возвращается после дождичка в четверг.

Так или иначе, мы писали в нашу Управляющую Компанию. Сейчас вот май, то есть прошло уже Очень Много Месяцев. В нашей переписке с Лукасом – это наш куратор в УК – было все. Ласки, мольбы, угрозы, обвинения. От «Буэнос диас, Лукас, комо естас», мы перешли к «Лукас, пятно на месте, решите проблему инмедиатаменте». То есть до крайних грубостей по местным меркам.

И не сказать, что Лукас ничего не делает. Иногда он отвечает на письма. А иногда присылает к нам домой «архитекторов» посмотреть на пятно, потому что, вероятно, проблема в какой-нибудь трещине снаружи или еще в чем-то, что мы не можем устранить сами. За прошедшие месяцы архитекторов было четыре. Последний, как и все предыдущие, тоже зашел к нам в спальню посмотреть на пятно.

- Пятно, - говорит он.
- Пятно, - говорю я.

Как ни странно, слова эти ничему не помогли, хотя казалось бы. Но мы получили заверения, что непременно с нашей проблемой разберутся. В какой-то момент мы так осмелели, что прямо пошли в офис УК поговорить с Шефом Лукаса – не питая, впрочем, никаких иллюзий. И почти не ошиблись: так как не отвечать на наши вопросы Шеф не мог – в отличие от ситуации между Лукасом и нашими письмами – ему пришлось вести с нами диалог.

- Пятно, - говорю я, тыкая в фотографию на телефоне.
- Пятно, - говорит Шеф.

Пауза.

- Но, с другой стороны, оно и не такое уж большое, - вдруг находит, что сказать Шеф.
- Но, с другой стороны, оно и не такое маленькое, - нахожу, что сказать я.
- Но и не такое большое, - настаивает Шеф.
Тишина, он смотрит на меня.
- ДА ЕГО ТАМ ВООБЩЕ. НЕ ДОЛЖНО. БЫТЬ, - делаю я ход конем.

Шах и мат, скажете вы.

Пятно на месте, скажу я.

Недавно узнал, что в Аргентине есть свой собственный фильм «для приготовления оливье» - то есть кино, которое здесь могут пересматривать снова и снова и желательно в окружении семьи. В России, наверное, это «Иван Васильевич меняет профессию» или «иронию судьбы» (никогда, к своему стыду, не смотрел), а в Аргентине это Esperando la carroza («В ожидании перевозки»). Фильм 1985 года мне велела посмотреть моя преподавательница испанского: «да-да, я люблю этот фильм – то есть, конечно же, я люблю этот фильм, я же аргентинка!».

Это такая камерная (немного черная) комедия, все действие которой происходит практически в одном доме, а ее главные героини – четыре женщины. По сюжету, всем мешающая бабушка («мама Кара») живет в семье старшего сына. Ее невестка недавно родила, так что в тесной квартирке творится бог знает что, и старушка в этом хаосе – дополнительный катализатор, наравне с младенцем. Бедная невестка не выдерживает, бежит вместе с мужем в дом другого сына мамы Кары, умоляя, чтобы тот взял старушку пожить к себе. Как и ожидалось, средний сын предложению не рад, а еще больше не рада предложению его жена с завивкой на голове. В процессе скандала в дом к среднему сыну приезжает и сын младший – вместе со своей женой-стрекозой (удивительно похожей на Гурченко!). Он, конечно, тоже не собирается никак участвовать в решении проблемы.

Мама Кара тем временем ушла из дома и, никого не предупредив, остается пожить в гостях – пока она то дремлет, то развлекает рассказами чужого ребенка, ее собственная семья в ужасе от пропажи старушки. Что делать, как быть и, наконец, кто виноват в случившемся? Семейные дрязги лезут наружу, в морге обнаруживается труп в туфлях точь-в-точь как у матушки, может это она и есть?! Семья устраивает похороны, собираются гости со всего района, престарелые подружки приезжают проститься с почившей…

В общем, для меня это слишком шумное кино – серьезно, кричат много и примерно все – но оно по-своему обаятельное. Колоритные женские типажи, интересный мир большой и не слишком дружной южной семьи. В интернете фильм можно найти с русскими субтитрами, ну а те, кто хочет хардкорной практики испанского – милости прошу, если вы поймете все, можно считать, что у вас уже есть С2. На фан-странице в социальных сетях есть множество отрывков из фильма – скажем так, для начала тренировки.

Очень интересно - к вопросу о равенстве. И это еще если исключить вариант, что брак к пенсии распался.

Дочитал, наконец, роман «Масло» Асако Юдзуки (Рипол), на который я потратил непростительно много времени – все же идеальный размер книги для меня страниц 300, а тут целых 480.

Начну с сюжета. Писательница рассказывает историю японки средних лет. Рика работает журналисткой в довольно популярном издании и решает написать серию статей о деле Манако Кадзии. Самоуверенная пухленькая преступница (простите за эпитеты, но это важные для сюжета вещи) оказалась в тюрьме потому, что ее подозревают в убийстве нескольких своих любовников преклонных лет. Внимание общественности приковано к делу именно из-за несоответствия ожиданий и реальности: ну разве может вот такая женщина соблазнить мужчину? Да не одного, а целый косяк мужчин! Вызывающая убежденность Манако в собственной привлекательности дополнительно провоцируют публику обсуждать процесс.

А еще Манако – настоящая гурманка и отлично умеет готовить. Собственно, через еду – то есть через желудок – она и завоевывала мужчин. Ну и любовью потакать своим избранникам, уверенностью в том, что роль (и счастье) женщины не в соперничестве с «сильным полом», а в умелом дополнении своего партнера.

Рика так увлекается делом, что не только добивается интервью с Манако, но и постепенно входит в ее доверие, с одной стороны, а с другой, сама попадает под ее странное обаяние. Она, вечно следящая за своим весом и прикладывающая столько усилий для соответствия ожиданиям общества, меняется в ходе расследования. Начинает много и вкусно готовить, хотя никогда этого не делала, пересматривает отношения с давним любовником, старается разобраться в одинокой смерти своего отца.

Эти сюжетные и смысловые линии Юдзуки использует еще и для того, чтобы рассказать о несправедливом положении женщин в Японии, о неравноправии и изнуряющей требовательности общества к девочкам, девушкам, женам и матерям.

В принципе, все это звучит многообещающе, а в паре с очень красивой обложкой (прикреплю ниже) буквально таки заставляет скорее взять книгу в руки и читать, читать, читать. Однако, на мой взгляд, книга скорее пригодится не читателям, желающим получить от романа удовольствие, а преподавателям курсов писательского мастерства. Текст так и хочется разобрать на составные части, чтобы показать, как и почему развешенные ружья нигде не стреляют, а начищенные до блеска механизмы, которые должны бы работать, не работают, а просто стоят красивенько на сцене. На подобный разбор я сейчас не замахнусь, но обращу внимание на пару вещей.

Асако Юдзуки совершает довольно частую писательскую ошибку: по себе знаю, порой кажется, будто для психологической достоверности, для того, чтобы показать путь формирования того или иного героя, хочется рассказать о нем вообще все. Пройтись по всем важным вехам в жизни, чтобы ни одного кусочка пазла не осталось за пределами романа. И вот ты начинаешь выдумывать ключевые моменты, начинаешь плодить «важные» сцены из жизни, надеясь объяснить буквально все в поведении персонажа. Но на деле это так не работает (или работает очень редко), потому что художественное произведение и выдуманный герой живут по одним законам, а человек в реальной жизни – по другим. Именно поэтому если ты опубликуешь подробную стенограмму своей жизни, то – при всей фактической точности – из нее о настоящем тебе читатели почти ничего не поймут.

Эта ситуация повторяется в книге примерно со всеми персонажами, в той или иной степени. Сколько бы ни рассказывала Юдзуки о Манако, о друзьях Рики, яснее, четче и правдоподобнее они от этого не становятся, только книжка пухнет (к моему несчастью). Персонажи вместо целостного образа получают набор кадров, которые никак не хотят склеиваться в полный метр. Пожалуй, только главная героиня выходит более или менее убедительной, но на фоне остальных недостатков романа – удивительный случай: в истории едва ли можно найти кульминацию как таковую, а единственный твист ближе к концу книги повисает буквально в воздухе, бессмысленно и беспощадно – это утешение не слишком сильное.

Подозреваю, отчасти все это случилось из-за амбициозной писательской задачи. Асако Юдзуки хотела соединить сюжет, в основе которого лежит журналистское расследование, с тонким психологическим анализом героев и разговором на важные социальные темы. Но написать такое куда сложнее, чем просто придумать (а жаль, очень жаль!). Уверен, если бы писательница убрала расследование, мог бы получиться неплохой роман в духе горячо мной любимой «Госпожи Ким Чжи Ен, рожденной в 1982 году». Или, если бы она не так сильно погружалась в социальные проблемы, а докрутила детективную часть, мог бы выйти добротный жанровый представитель азиатской литературы.

Но нет, но нет. Как говорится, за двумя зайцами погонишься – лоб о какое-нибудь дерево расшибешь.

Но вот что в книге действительно хорошо, так это обложка. И описания еды, конечно. Здесь у меня никаких претензий к роману нет и быть вообще не может, это очень здорово сделано, за время чтения я проголодался много раз!

Я пишу эти строки острым пёрышком, которое тщательно прячу в подоле моей белой ночной рубашки, и чернилами — их я храню под деревянными досками пола. Пишу на листках бумаги, которые ношу на теле, за поясом, сшитым специально для случаев, когда приходится брать их с собой, и кладу ближе к сердцу, под серую тунику, такую, как прежде носили жившие здесь мужчины. Мы считаем, что это были священники, монахи, люди религиозные. Мужчины-аскеты, решившие существовать как в средние века. Они уже мертвецы, хотя некоторые утверждают, что их можно заметить краем глаза в темноте. Говорят, что, когда они явились с выжженной земли, из рухнувшего мира, ни Он, ни Сестра-Настоятельница не смогли найти у них ни мобильных телефонов, ни ноутбуков.

Роман «Нечестивицы» Агустины Бастеррики (Inspiria) – одной из самых знаменитых аргентинских писательниц – производит сильное впечатление. Это очень короткий, очень плотный текст, который, кажется, написан как будто одним куском, одним большим усилием. Бастеррика рассказывает о мире, пережившем апокалипсис, и здесь все понятно – города уничтожены, техника не работает, на дворе Средневековье, а вернее, все еще хуже. Но что отличается от привычного набора, так это конкретное место действия. Писательница рассказывает о монастыре, где живут последовательницы нового (и жестокого, конечно) религиозного культа.

Монастырем, в котором находятся только женщины, заправляет Сестра-Настоятельница. Она носит в руке хлыст и, не тратя время на долгие прелюдии, любит сразу переходить к делу, то есть к наказаниям. Главнее (да и страшнее) мучительницы только Он – то есть новоявленный Бог, который живет в потайных комнатах монастыря. Его никто не видел, зато все регулярно слышат – на частых проповедях, тема которых примерно одна и та же: Бог объясняет обитательницам монастыря, почему все они «нечестивицы», и еще как они должны быть благодарны ему за кров. И, действительно, есть за что благодарить: хлеб из сверчковой муки по праздникам и регулярные мучения на завтрак, обед и ужин без перерывов и выходных. Само общество «нечестивиц», при этом, разделено на классы: есть служанки, которых никто не считает за людей из-за «уродств», есть условно «средний класс», а есть «знать» – те, у кого обнаружили какой-нибудь странный дар и кому все завидуют. Правда, радоваться попаданию в первые ряды лично я бы не стал – плюсов почти никаких, зато пыток еще больше.

Обо всем этом мире нам рассказывает в своем дневнике главная героиня романа. Мы точно не понимаем ни сколько ей лет, ни как она выглядит. И еще мы не до конца уверены, что она не сошла с ума в этом ужасном месте (как сошел бы я) – и, соответственно, кто знает, может, большая часть описанного просто выдумка? При этом наша героиня – одна из немногих в монастыре, кто умеет читать и писать (этому ее научила давно умершая мать) и, собственно, сам акт ведения дневника становится для нее вызовом и Сестре-Настоятельнице, и всевидящему Богу, и даже самой смерти.

Целые дни мы провели на крыше нашего дома в ожидании, когда утихнет стихия, мы плакали при виде наших друзей, проплывающих мимо в грязной воде: Лиспектор, Моррисон, Окампо, Саер, Вульф, Дюра, О’Коннор на напитавшихся влагой бесполезных картонках. Но слова застревали во мне, те самые слова, которые мама настойчиво призывала меня любить, хотя я их не понимала; происходили сдвиги грунта; приближались торнадо; скорость ветра превышала сто километров в час; падали деревья; животные необъяснимо бродили кругами целые недели и месяцы, пока не сходили с ума от истощения и не умирали; город разрушился; град камней размером с фрукты падал с неба с грохотом бомб, ледяные снаряды пробивали хрупкую завесу цивилизации, посевы гибли; установилась невыносимая жара, и рыбы заживо варились в кипящем море, а в пересохших реках погибали от жажды.

Вообще, роман одновременно пугает – и завораживает. В нем очень много страха – на котором и держится весь этот монастырь и этот Бог вместе с Сестрой-Настоятельницей – и очень много любви: к слову, через которое героиня осознает себя, к дикой кошке Цирцее, наконец, к другому человеку. И, конечно, любовь в романе Бастеррики – не та, сказочная, что победит смерть и отменит апокалипсис – хотя… кто знает. Может, даже и так.

Для меня две самые мощные универсальные энергии, — говорит Агустина Бастеррика в одном из интервью, — это страх и любовь. Страх, если вдуматься, — это первичное, атавистическое чувство, которое тоже нам необходимо. Потому что, не знаю, если ты не боишься, то просто позволишь себя съесть какой-нибудь пантере... [смеется]. Но от страха возникают и многие негативные чувства. Скажем, насилие – это страх потерять контроль, зависть – это страх не иметь то, что есть у другого. В некоторых случаях вы можете думать об этом так. С другой стороны, любовь предстает [в романе] как жизненная энергия, а не просто как романтическое чувство. Я верю, что любовь объединяет и индивидуализирует, а ненависть — разделяет и обобщает.

Ну, что к этому добавить. Все правильно говорите, Агустина, все правильно.

Роман Оливье Адана «Под розами» (Corpus) – который скорее пьеса и только прикидывается романом – вызвал у меня смешанные чувства. С одной стороны, я очень люблю камерные истории, построенные на семейных драмах, причем как в литературе, так и в кино. И поэтому, например, всегда готов смотреть фильмы в духе «Это всего лишь конец света» Ксавье Долана с Гаспаром Ульелем (💔) в главной роли. С другой стороны, в таких работах есть довольно тонкая грань, увидеть которую сложно, а вот перейти – легче легкого: это когда в погоне за эффектными диалогами и меткими фразами автор так далеко уходит от жизни, что действие становится слишком искусственным и слишком книжным.

Действие романа происходит в небольшом доме во французском пригороде. На похороны отца съезжаются дети: Клер, Антуан и Поль. Понятное дело, проблемы у них не только с собственной жизнью, но и в отношениях друг с другом. Только мать рада каждому ребенку без исключения.

Антуан – младший из братьев, он, что называется, делец. Хорошо зарабатывает, импульсивен и раним. У него скоро будет ребенок, но не от той женщины, от которой он бы хотел. Клер – сестра, старающаяся всех понять. У нее кризис в браке и она подумывает уйти от мужа, только вот ее любовник все тянет и тянет, и не торопится расставаться с женой. Наконец, Поль – режиссер, тонкая натура, одинокий и не очень понятый окружением (да и самим собой тоже) человек. Он давно порвал отношения с отцом, но все же не может проигнорировать похороны.

Вся книга – рассказ о нескольких днях из жизни этой частично разрушенной семьи. Антуан ругается с Полем, Клер пытается понять, на чью стороны встать в этом конфликте, а мать лишь печально разводит руками, глядя на происходящее. В то же время, порой желание поскандалить отпускает братьев и сестру, и тогда они, угомонившись, начинают вспоминать детство.

Я встала. Малышка тяжело повисла у меня на руках. Размягченные алкоголем ноги слегка заплетались. Я пошла к лестнице. Как я ни старалась, каждая ступенька отзывалась скрипом, и в голове на миг мелькнула мысль: «Черт, папу разбужу, опять разорется». А потом я вспомнила, что он умер и что завтра похороны.

Пожалуй, лучшие страницы книги посвящены именно детству – и тому, какими непохожими могут быть воспоминания у детей, росших в одной семье, но с разницей в возрасте. Кажется, только эта тема по-настоящему волновала автора, когда он работал над книгой: он верно заметил, что родители с ходом временем сами меняются, так что к третьему ребенку они уже не те, что были, скажем, когда родился первенец. Адан показывает, насколько различными могут быть воспоминания детей не только о родителях, но даже о конкретных моментах, проведенных вместе с братьями и сестрами.

С учетом всего хорошего, что есть (и могло бы быть) в книге, становится лишь обиднее, что герои Адана так часто превращаются из объемных персонажей со своими историями и конфликтами – в спорящие голоса в голове автора. Неправдоподобно пышные монологи, концентрация сложных (и вместе с тем до ужаса банальных) проблем на пространстве одного квадратного метра текста, неловкая попытка в финале превратить саму ткань жизни в пьесу – все это разочаровывает, хотя и, конечно, не до конца убивает книгу.

В общем, о потраченном времени не жалею, но все же хотелось чего-то большего.

Вот, к слову: в Аргентине, как и в ряде латиноамериканских стран, девушки на равных с парнями являются инициаторами свиданий. Также для парня норма скорее предложить девушке записать его номер телефона, чтобы та уже решила, писать ему или нет.

И вот мы с подругой недавно обсуждали, что трудно представить себе такой мем (и его очень часто встречающиеся здесь вариации) в России. Перевод примерно такой:

Она: Хей, привет, помнишь меня? Я тут раздобыла твой телефончик, ты что делаешь завтра?

Он: Меняю номер.